Лэннэс — различия между версиями

Те из них, что покрупнее, доставляют пассажиров и грузы до ближайших поселений, другие помогают всем желающим спуститься к черепам – в город, лежащий за призывно пылающими глазницами. Спуститься в Лэннэс, в Бездну, в Город Черепов – в гигантский каменный муравейник, отделанный тусклой мозаикой из костей и обломков оружия, выстланный колючей сетью подземных одуванчиков, наполненный пьяным мёдом их золотого света.

Света, что пронизывает тебя насквозь, от пальцев ног до макушки, кружа голову, будоража кровь. Тебе кажется, что тело твоё расправляется, точно скукоженая, иссохшая губка, которую окунули в благовонную ванну. Мышцы сладко ноют. Тебя одолевают желания. Тебе хочется всего и сразу – попробовать жареных гусениц, станцевать на столе, затеять драку, зарисовать в блокнот диковинного ящера, узнать, каково это – провести ночь с многорукой куртизанкой. Сияние «солнц Бездны», мешаясь с багровым светом её знаменитых огненных озёр, струится в твою душу, подмывая фундамент морали, подтапливая ледяные оковы осторожности. И вот ты уже готов броситься во все тяжкие, упасть в жаркие объятия этого города-хищника, где приключения и тайны прячутся в каждой щели, под каждой ржавой банкой – как тараканы, как ядовитые тараканы-убийцы. О да! Кажется, что сам воздух здесь трепещет в предвкушении чего-то неизведанного, захватывающего, сладостного и ужасного.

Сладостно ужасного…

Лэннэс, подобно росянке, заманивает гостей своим порочным, волнующим ароматом, обещанием невиданных чудес и безжалостно пожирает их. Никто не считает убитых, мало кто ищет пропавших – уже через считанные дни про них говорят, что они «канули в Бездну». Она ненасытна – её необъятные недра могут вместить в себя в тысячи раз больше крови, чем уже всосали трещины на дне её пещер…

Но находятся и такие субъекты, которых Лэннэс так и не удаётся переварить. Купание в её едком соке для них – священное омовение, бодрящее, воодушевляющее, исцеляющее душевные раны. Они ныряют, пускают пузыри, брызгают друг на друга кислотой и насмехаются над теми, чьи жалкие останки рваными тряпками медленно опускаются на дно. Этих «бездностойких» товарищей здесь зовут «матёрыми черепами».

Они – не просто мастера выживания, они – фанатики Бездны, смакующие её изысканные, отборные ужасы, как редкое лакомство. На улицу нельзя выйти без оружия? Чудесно! Земля так и норовит треснуть у тебя под ногами? Прекрасно! Городом «заправляет» парочка маньяков, один из которых обожает топить неугодных в лавовых озёрах, а вторая – пришивать их к стенам пёстрой шерстью? Великолепно! В результате даже витрина кондитерской в Бездне походит на выставку в магазинчике ужасов. Прилавки усыпаны пастилой в форме костей, зубов и оторванных языков, шейки сахарных голубок венчают сахарные же черепа, а безобидное пирожное с кремом, кажется, так и буравит тебя красными глазками вишен, плотоядно ухмыляясь кривой прослойкой, будто говорит: «Это мы ещё посмотрим, кто кем пообедает…»

Главный кошмар каждого матёрого черепа – это Бездна, в которой воцарились закон, порядок и единообразие, как в каком-нибудь унылом городишке на поверхности. Старожилы Лэннэс всячески подчёркивают своё отличие от разжиревших, изнеженных и зашоренных «вершков», всего этого «наивного мяса», не знающего, какого цвета их собственные кишки и уверенного, что их местечковый божок Фырхыва Прекрасноликий – творец всего Бесконечного.

Чувствовать себя царём горы весьма и весьма приятно, однако… однако это может приесться. В Лэннэс же никогда не бывает скучно. Она – многоглавый дракон-лицедей, постоянно меняющий маски. Она кипит, клокочет, переливается, словно зелье в котле алхимика, куда чокнутый маг без разбора всыпает, вливает, выдавливает опасное содержимое своих банок и бутылок. Через тысячи порталов-медуз в Бездну стекаются торговцы, искатели приключений, философы, художники, убийцы наёмные и убийцы по призванию, полубезумные учёные и безумные проповедники. Все те, чьим идеям, мечтам, пристрастиям не нашлось места на поверхности. Те, кто жаждет новых острых впечатлений, мечтает приправить свою жизнь… пусть даже собственной же кровью.

Ощущение чуда не оставляло Анара с тех самых пор, как он впервые покинул Руал. Мир вокруг был таким захватывающе-многообразным. Любознательность, на горло которой он вынужденно наступал много лет подряд, с торжествующим мявом вырвалась наружу и никак не могла насытиться.

Вот и сейчас, оказавшись в этом страшноватом городе, он жалел, что у него не тысяча глаз. «Город Черепов» – так часто называли Бездну, и за каждым её поворотом путнику открывалось новое подтверждение меткости этого названия: костяные арки и лестницы, столы и стулья, оконные рамы и перила мостиков, перекинутых высоко над потоками лавы или через трещины в мостовой, полные яркого, густого сияния. В маленькие черепушки были упрятаны огоньки уличных фонарей, черепа побольше служили прилавками торговцам, а в некоторых из самых огромных прекрасно размещались целые семьи безднианцев. Нельзя было без смеха смотреть на бельё, развешанное между рогами древних рептилий, на грибочные горшки в их глазницах, на детишек, раскрашивающих мелками их мощные челюсти.

Анара поразила местная архитектура: каждый из домов, пусть это была даже самая убогая лачуга, походил на крохотную, но единственную в своём роде крепость, ощетинившуюся всевозможными устрашающими атрибутами: подобиями мечей и пик, когтей, клювов, рогов и клыков. Фасады одних жилищ увивали хищные растения; вокруг других, жутко скалясь и временами пытаясь оборвать ненавистные цепи, бегали косматые твари в массивных ошейниках; под крышами третьих, ловко цепляясь коготками, сновали какие-то огромные насекомые; стены четвёртых сплошь покрывал ковёр из тончайших игл; а пятые могли похвастаться фресками, довольно реалистично изображающими сцены… принятия пищи разнообразными монстрами. Один из домов был и вовсе запаян в кривоватый куб из безднианского стекла, расписанный узором из чёрных шипастых спиралей (по-видимому, любимым орнаментом местных жителей). По мутной поверхности то и дело пробегали жёлтые молнии. Как тамошние обитатели умудрялись дышать и выходить наружу – оставалось загадкой. Пара роскошных особняков, подозрительно напоминающих те, что строили в подземельях Руала предавшие богиню соплеменники Анара, отгородилась от улицы целыми реками дымящейся лавы…

В общем, внешний вид домов в полной мере отражал душевное состояние их хозяев, готовых в любой момент отбить атаку или, наоборот, напасть самим. «Точно, как у д’ал», – пробормотал себе под нос Анар. Тогда, путешествуя с Аниаллу в недрах своей родины, он сравнивал основательные и строгие золотисто-песочные здания на поверхности Руала, с дворцами д’ал – чёрными, ажурными, завораживающе-изящными... Теперь же беглый принц увлечённо сличал архитектуру двух подземных поселений. Ему ужасно хотелось сунуть нос в каждое окно, но лица, выглядывающие из них, вряд ли принадлежали радушным хозяевам, поэтому приходилось довольствоваться тем, что снаружи.

В отличие от города д’ал, Бездна не была чёрной. В ней сплелись, сплавились воедино камень, металл, стекло, кости и магия. Серое, чёрное, охристое, тускло-красное изломанное пространство, кое-где расцвеченное яркими пятнами лавочных вывесок, тканей, в изобилии выложенных пёстрыми грудами на лотках торговцев, драгоценностей и одежд богатых горожан, тысяч экзотических светильников, чьих-то мерцающих глаз, волшебных огней, светящихся грибов, мхов и причудливых растений. И на всём этом – зыбкий алый отблеск знаменитых безднианских озёр…

Архитектура Лэннэс не была единообразной. Её жители, если и уступали д’ал в чувстве прекрасного, определённо обладали намного более изощрённым воображением. Сыграло роль и то, что безднианцы не принадлежали к одному народу, а были гостями из тысяч миров. В Лэннэс, как и в многорасовом Бриаэлларе, смешалось всё, что только могло смешаться, но эта смесь не обрела той необыкновенной гармонии, которая царила в алайской столице. Бездна была контрастной, шокирующей, мрачно-таинственной, и с городом д’ал её, пожалуй, объединяло лишь ощущение угрозы, незримо пропитывающее каждую завитушку резьбы, каждый камень в стене.

Разглядывая эту хищную красоту, Анар задумался: при такой нехватке места, по его мнению, было невероятным расточительством тратить его на бесполезные страшилки, – а эти «украшения» в большинстве своём вряд ли могли служить реальным препятствием для воров или убийц. Когда он сказал об этом Ирсону, танай развёл руками:

– Местный колорит. Я же не спрашиваю тебя, почему в Бриаэлларе отовсюду торчат кошачьи хвосты и уши! Хотя, – он вытянул шею, словно высматривая что-то, – есть и более глубокая причина. Но о ней, думаю, твои местные соплеменники расскажут куда лучше меня. Мы, кажется, пришли.

Кошки продолжили путь.

Неле нечасто доводилось бывать в Бездне и, положившись на чутьё Номарра, она вовсю глазела по сторонам.

А посмотреть было на что.

Нела проводила взглядом развесёлую компанию энвирзов, катавшихся по огненному озеру в стеклянной лодке. Нос судёнышка загибался над головами пассажиров сверкающей шипастой спиралью, а борта щетинились шампурами с шашлыком и ковшиками с расплавленным сыром. Затем взгляд кошки зацепился за криволапую медную ванну, к сливному отверстию которой присосался грязно-серый хобот водяного вихря. Плавно расширяясь, он уходил в тёмный пролом в потолке пещеры. Огромные массы грязно-серой воды вращались в нём с гнетущей бесшумностью. Всё впечатление испортил испитого вида мужичонка, вывалившийся из подворотни с мусорным ведёрком в руке. Выписав по камням площади замысловатую кривую, он бесстрашно приблизился к ванне и опорожнил ведро. Вихрь заискрился от множества всосанных стеклянных осколков. «Вознеслись», – прохрипел пьянчужка и, запутавшись в собственных ногах, пал ванне в лапы.

«Можно мозг сломать, разбираясь, что к чему в этой Бездне!», – фыркнула Нела. Вот мускулистый человек в белом фартуке неспешно катит стеллаж, полный румяной выпечки. Он то и дело останавливается, нагибается к батонам, указывает им на то или иное здание и что-то бормочет. Безумный пекарь? Ан нет. Приглядевшись, Нела заметила на его плече эмблему безднианских гидов. Не иначе проводит экскурсию для чьих-то личинок. А вот и родитель выводка нарисовался – из дверей таверны выплыл батон размером с лошадь, в пяти местах перетянутый медными лентами левитационных обручей. Уперев руки в бока, гид начал что-то выговаривать ему, тыча пальцем в одну из личинок – пыльную и какую-то помятую. Огромный батон заколыхался, качнулся вперёд и, выпростав из разверзшейся пасти длинный белый язык, сожрал провинившегося отпрыска. Нела поморщилась, посмотрела налево и… поморщилась снова.

В отходящем от улицы тупике торговца косметикой окружили девицы лёгкого поведения. Они щебетали без умолку, пританцовывая на выпуклых камнях мостовой, каждый из которых казался обтянутым блестящим малиновым шёлком. На высоких, утопленных в стены окнах покачивались гардины из сотен тонких бирюзовых щупалец. Одно из них, непомерно растянувшись, захлестнулось вокруг шеи притулившегося к колонне скелета. «Неудачливый вор», – мигом определила Нела. Две путаны-близняшки, присев на корточки, пробовали на черепе бедняги разные сорта помады. Прелестная картина…

Была бы, если бы девицы не пытались изображать из себя соплеменниц Нелы. Все они, кроме разве что желтоглазой крылатой илтейки, были одеты в платья, слизанные с любимых одеяний Аэллы ан Камиан, а их причёски с разделёнными надвое и закрученными конусами волосами напоминали алайские уши. «Жрицы любви» говорили измененными – в подражание алайским – голосами, но разве возможно было сымитировать чарующий говор кошек Аласаис?

– Хищное местечко, – поморщился Анар, отворачиваясь от не самого приятного зрелища. – Куда мы дальше?

– Да… но в нём есть и своя прелесть. Ты увидишь! – пообещал танай, направляясь по вырубленной в кости лестнице к ближайшей глазнице.

Едва войдя в череп, они были вынуждены остановиться. В лица гостям Лэннэс ударила волна жара – посреди пыльного помещения пылало маленькое оранжевое солнце. Прикрыв глаза рукой, Анар зыркнул по сторонам. Вдоль правой стены тянулось нечто вроде ширмы, сработанной из всего, что под руку подвернулось (алаю удалось опознать резную спинку дорогой кровати, пару одеял, плащ, три щита, оконную раму и дюжину связанных вместе копий). Слева на длинном, кое-как задрапированном ящике, словно на шикарном диване, восседала угрюмого вида старуха. К её ногам, прикрытым грубой, но чистой, выкрашенной в яркие тона юбкой, жался тощий, как мокрый котёнок, подросток. Судя по раскрытой книге, лежащей на коленях старухи, и мечтательному выражению на его разрисованном чем-то рыжим лице, она читала ему… «Сказки?!» – изумился про себя Анар, несколько смущённый собственным вторжением в эту семейную идиллию по-бездниански.

Как ни странно, но есть в Бездне и относительно безопасные уголки, где искусственно расширенные коридоры превратились в улицы, лавовые озёра обнесены надёжными решётками, а через дымящиеся разломы перекинуты мостики. Тут даже можно встретить кое-какую живность, которую в других районах давно отловила и съела городская беднота.

Вот через дорогу скачет на двух лапах кимм – обитатель сырых и тёмных мест, гроза свалок, разоритель мусорных бачков. Болезненно-белая кожа, перечёркнутая оранжевыми полосами, висит складками под подбородком, усы на длинной тонкой мордочке постоянно подёргиваются в такт настороженно принюхивающемуся носу, взгляд узких глазок рыскает по сторонам…

Кимму осталось сделать пару прыжков, прошмыгнуть мимо округлого булыжника, заляпанного зеленоватыми пятнами плесени, и юркнуть в подвал, когда ноздри его уловили подозрительный запах – опасность! Опасность оказалась быстрее. Шероховатая поверхность «камня» зашевелилась, сморщилась, и он прыгнул на заверещавшего кимма. Короткие пенькообразные зубы сомкнулись на трепещущем тельце, заглушая пронзительный вопль.

Шампп, жабообразная тварь с коротким хвостом, в считанные мгновения натянулся на свою ещё живую жертву. Его пятнистый живот раздулся почти вдвое, заставив лапки смешно торчать в стороны.

Послышался стук колёс по щербатому камню мостовой. Шампп с трудом поднял голову – к нему приближалась громоздкая телега, запряженная парой двуглавых ящеров. Звери недовольно взревели, когда возница рванул на себя толстые поводья. Спрыгнув с телеги, он оправил свои пегие лохмотья и прыгающим шагом направился к двери дома неподалёку. Шампп рыгнул и, волоча брюхо, пополз к телеге. Он протащил его мимо переминающихся с ноги на ногу «коней», держась подальше от их мощных лап, мимо украшенных стеклянными дисками колёс и, наконец, оказался под дощатым днищем телеги. Перевернувшись на спину, шампп оттолкнулся тыльными сторонами лап и прилип ко дну повозки.

Так он будет висеть неподвижно несколько счастливых часов и переваривать… Если его не заметит кто-нибудь из городских обитателей. Свеженькая шамппятина, фаршированная сочной, чуток переваренной киммятиной – вкуснотища!